ШЕКСПИР УИЛЬЯМ

ШЕКСП́́ИР (Shakespeare) Уильям (1564—1616), англ. драматург и поэт. Время наиболее активного усвоения Ш. в России — 1820—40-е гг. В борьбе с классицизмом Ш. становится знаменем иск-ва, свободного от канонов и ограничений. Популяризацией Ш. занимались «Московский телеграф», «Московский вестник» и др. журналы романтич. направления. Большое значение для усвоения Ш. в России имела деятельность А. С. Пушкина и В. Г. Белинского. «Гамлет» в пер. М. Вронченко (1828) положил начало стихотв. переводам пьес Ш. с оригинала. Однако на рус. сцене до сер. 1830-х гг. трагедии Ш. были представлены переделками франц. драматурга Ж.Ф. Дюси, в частности «Гамлетом» в вольном переводе С. И. Висковатова (1811).В детстве Л. мог узнать семейное предание о том, что его дед М. В. Арсеньев в день смерти играл в домашнем спектакле роль могильщика в «Гамлете». Серьезное знакомство поэта с Ш., после овладения англ. яз., относится к концу 1820-х гг. Восторж. отношение к англ. драматургу, поддержанное культом Ш., царившим в Пансионе, выразилось в письме к М. А. Шан-Гирей, являющемся, видимо, ответом на ее критику «Гамлета» Дюси-Висковатова (письмо обычно относили к февр. 1831, но Б. Эйхенбаум убедительно передатировал его 1829). Романтич. восхваление и защита Ш. и «Гамлета» («Вступаюсь за честь Шекспира. Если он велик, то это в Гамлете; если он истинно Шекспир, этот гений необъемлемый, проникающий в сердце человека, в законы судьбы, оригинальный, то есть неподражаемый Шекспир — то это в Гамлете»; VI, 407) закономерно сочетаются с осуждением эстетики франц. классицизма и классицистич. переделок пьес Ш. «Гамлет» Висковатова назван «переводом перековерканной пиесы Дюси, который, чтобы удовлетворить приторному вкусу французов, не умеющих обнять высокое, и глупым их правилам, переменил ход трагедии и выпустил множество характеристических сцен» (VI, 407).Далее Л. перечислял наиболее захватившие его эпизоды — сцена могильщиков, явление призрака в сцене с матерью, сумасшествие Офелии («Гамлет», д. V, сц. 1; д. III, сц. 4; д. IV, сц. 5) — и пересказывал по памяти диалог Гамлета с Полонием об облаке и с Гильденстерном о флейте (д. III, сц. 2). Гамлет в его глазах — «существо, одаренное сильной волею» (VI, 408), гордый и высокомерный принц, легко поражающий противников своей иронией.Привлекала Л. и романтич. стихия фантастики трагедий Ш. В 1829 он создал стих. «Три ведьмы» — перевод отрывка из «Макбета» в переделке Ф. Шиллера (д. I, сц. 4). Об «ужасе Макбета», увидевшего «окровавленную тень Банкуо», он писал в романе «Вадим» (VI, 44). Возможно, что интерес к этой трагедии поддерживался также семейным преданием о шотл. происхождении рода Лермонтовых.Несмотря на интерес к Ш., для Л.-драматурга из лит. воздействий имели значение гл. обр. Шиллер и романтич. мелодрама. Но в драмах Л. можно обнаружить шекспировские реминисценции. Уже в «Испанцах» сцена гробовщиков (д. V, сц. 1) подсказана сценой могильщиков из «Гамлета», а вопрос 2-го гробовщика: «Не все ль равно усопшему, в парче / Или в холсте он будет съеден червем?..» (V, 136) — перекликается со словами Гамлета о том, что жирный король и тощий нищий — всего лишь два блюда для одного стола червей (д. IV, сц. 3). Одним из прообразов Моисея был, вероятно, Шейлок из «Венецианского купца» Ш.; ср. крики Моисея, потерявшего все: «Сын! дочь! имение! червонцы!» (V, 135), и Шейлока: «Моя дочь, о мои дукаты! о моя дочь!» (д. II, сц. 8). А Фернандо обращается к Эмилии с гамлетовским восклицанием: «Ступай ты лучше в монастырь, / Ступай в обитель — скрой себя от света...» (драма «Испанцы», V, 35; ср. «Гамлет», д. III, сц. 1).Исследователи отмечали, что «Маскарад» сюжетно напоминает «Отелло»: муж подозревает в неверности невинную и любящую жену и убивает ее, причем поводом к ревности служит потерянная вещь (платок Дездемоны, браслет Нины). Л. знал «Отелло» и взял строку из трагедии для эпиграфа к «Двум невольницам». Однако Арбенина он, видимо, сопоставлял не столько с Отелло, сколько с Гамлетом. Имеются соответствия между самобичеванием Арбенина, убедившегося в своей неспособности убить Звездича (V, 345), и Гамлета после встречи с актерами (д. II, сц. 2). Слова Неизвестного об обезумевшем Арбенине: «И этот гордый ум сегодня изнемог!» (V, 401) — как бы повторяют слова Офелии, поверившей в безумие Гамлета: «О, какой благородный ум повержен» (д. III, сц. 1). По-видимому, в 1830-е гг. Л. уподоблял Гамлета своим героям и видел в нем страдальца и мстителя, призванного судить и карать окружающий мир за гибель добра. Такая трактовка предваряла образ датского принца, созданный П. С. Мочаловым в моск. постановке «Гамлета» по переводу Н. А. Полевого. Нек-рые исследователи находят соответствия Гамлету в образах Печорина (Д. Урнов, К. Григорьян), Измаил-Бея (Б. Виноградов).Реминисценции из «Гамлета» встречаются и в лирике Л. 1-я строфа стих. «Зови надежду сновиденьем» является переложением четверостишия, посланного Гамлетом Офелии (д. II, сц. 2), к-рое Л. заимствовал из перевода Вронченко. Высказывалось мнение (Ю. Лотман), что в «Смерти поэта» апелляция к «божьему суду», к-рый «недоступен звону злата», может быть правильно понята в сопоставлении с покаянным монологом короля-убийцы Клавдия («Гамлет», д. III, сц. 3). Последнее упоминание Гамлета в поэме «Сашка» носит явно иронич. характер (IV, 66): возможно, что, пытаясь в конце жизни преодолеть романтич. субъективизм, Л. пересматривал взгляд на шекспировского героя и вообще хотел заново прочесть и осмыслить Ш. (в последнем письме от 28.VI.1841 он просил бабушку прислать ему «полного Шекспира, по-англински» — VI, 462).

Ю. Д. ЛевинЛермонтовская энциклопедия / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом); Науч.-ред. совет изд-ва "Сов. Энцикл."; Гл. ред. Мануйлов В. А., Редкол.: Андроников И. Л., Базанов В. Г., Бушмин А. С., Вацуро В. Э., Жданов В. В., Храпченко М. Б. — М.: Сов. Энцикл., 1981